вектор
Взлетно-посадочная полоса.
Иногда мы встречаемся в одном из ангаров, смешные, с масляным пятном на щеке, в старых вязаных шарфах и спешим улыбаться - так, чтобы ни шарфика, ни куртки, ни бледных рук - только глаза и улыбка, эдакие Чеширы. И в ближайшем флигельке - вечный горячий чай, над которым так хорошо греть руки, и что-нибудь еще на простенькой белой тарелочке.
И я не знаю, о чем говорить. Я научилась говорить только с небом, только с мокрым асфальтом, усеянным огоньками, только с Мартовским Зайцем. Может быть, несколько вопросов о прошлых рейсах (крепче обнять теплую чашку), пара отвлеченных слов.
А потом снова в путь, в путь, в путь.
И за каждым огоньком - очень важное для нас лицо, ямочки на щеках, вдохновенная рассеянность. Может быть, еще как-нибудь - на земле. За чашкой чая. Поговорим.
Девочка в метро. Распластанный черный котенок на коленях. Соннный, Ореховой Соне и не снилось. Этот до боли знакомый каштановый цвет волос с медным отливом, это клочьями рваное каре, песочного цвета полупрозрачные глаза. Старые джинсы, уже того непередаваемого цвета, когда в голубоватый неровными пятнами вплетается светлая охра. Сумка с вещами (не забыть про дыру сбоку), тонкие пальцы.
Здравствуй, милая.
До Красносельской, говоришь?.. на прошлой нужно было сойти и пересесть на другой поезд. Да.. и теперь можно выйти.
Тихий, надломленный голос из-под тонких губ.
- Ну просыпайся же... Тебе что там, спать не давали?.. Просыпайся!.. Приехали.., - как пластилин мять черную тушку в руках, но нежно, нежно, - Проснулся. А поздно. Теперь не успеем выйти.
Котенок снова засыпает, не дотянувшись до меня когтистой гипнотизирующей лапкой. Я смотрю на котенка и судорожно, больно улыбаюсь. А она смотрит на меня и улыбается. Так же, знаю.
Удачи, - выпалить быстро, наверное слишком громко. Она быстро и скомканно что-то отвечает. Будит котенка, набрасывает ремешок тяжелой сумки на плечо. Пауза.
- И тебе.. удачи
Что-то такое же скомканное в ответ, как иногда нервно мнешь в руке самые важные бумажки.
Следующая станция...
Иногда мы встречаемся в одном из ангаров, смешные, с масляным пятном на щеке, в старых вязаных шарфах и спешим улыбаться - так, чтобы ни шарфика, ни куртки, ни бледных рук - только глаза и улыбка, эдакие Чеширы. И в ближайшем флигельке - вечный горячий чай, над которым так хорошо греть руки, и что-нибудь еще на простенькой белой тарелочке.
И я не знаю, о чем говорить. Я научилась говорить только с небом, только с мокрым асфальтом, усеянным огоньками, только с Мартовским Зайцем. Может быть, несколько вопросов о прошлых рейсах (крепче обнять теплую чашку), пара отвлеченных слов.
А потом снова в путь, в путь, в путь.
И за каждым огоньком - очень важное для нас лицо, ямочки на щеках, вдохновенная рассеянность. Может быть, еще как-нибудь - на земле. За чашкой чая. Поговорим.
Девочка в метро. Распластанный черный котенок на коленях. Соннный, Ореховой Соне и не снилось. Этот до боли знакомый каштановый цвет волос с медным отливом, это клочьями рваное каре, песочного цвета полупрозрачные глаза. Старые джинсы, уже того непередаваемого цвета, когда в голубоватый неровными пятнами вплетается светлая охра. Сумка с вещами (не забыть про дыру сбоку), тонкие пальцы.
Здравствуй, милая.
До Красносельской, говоришь?.. на прошлой нужно было сойти и пересесть на другой поезд. Да.. и теперь можно выйти.
Тихий, надломленный голос из-под тонких губ.
- Ну просыпайся же... Тебе что там, спать не давали?.. Просыпайся!.. Приехали.., - как пластилин мять черную тушку в руках, но нежно, нежно, - Проснулся. А поздно. Теперь не успеем выйти.
Котенок снова засыпает, не дотянувшись до меня когтистой гипнотизирующей лапкой. Я смотрю на котенка и судорожно, больно улыбаюсь. А она смотрит на меня и улыбается. Так же, знаю.
Удачи, - выпалить быстро, наверное слишком громко. Она быстро и скомканно что-то отвечает. Будит котенка, набрасывает ремешок тяжелой сумки на плечо. Пауза.
- И тебе.. удачи
Что-то такое же скомканное в ответ, как иногда нервно мнешь в руке самые важные бумажки.
Следующая станция...